Читать книгу "Девятый ангел  - Татьяна Корсакова"

Дому не нравилась громкая музыка, он стонал и вздыхал, он катал под своими сводами настырное эхо, которое искажало звук. А потом дом вырубил электричество, наверное, специально, чтобы Юля наконец угомонилась.

Испугалась ли она сильнее, чем боялась до этого? А пожалуй, нет! Что-то перегорело у нее внутри, выгорели какие– то важные предохранители. Она просто вцепилась в край стола, за которым сидела, затаилась, прислушалась к сердитому дыханию дома.

– Я все поняла, – сказала шепотом. – Я больше не буду шуметь.

Шизофрения… Отягощенный семейный анамнез… А иначе чем объяснить эту ее попытку поговорить с неодушевленным объектом? Или одушевленным?

Дом ее услышал, тяжело вздохнул и сжалился: мигнули и загорелись все лампочки. Даже те, которые Юля не включала. Можно ли было считать это знаком доброй воли? Юля решила, что да. А стереосистема так и не включилась. Наверное, в наказание.

На второй этаж она поднималась на цыпочках, боялась потревожить дом. И свет на первом этаже оставила включенным. Даже в кладовке, где взяла упаковку нового постельного белья. В ее комнате уже горел ночник. Уютно горел, успокаивающе. И из приоткрытого окна тянуло ночной свежестью, слышался стрекот цикад. Цикады нравились дому куда больше, чем «Stone sour». Юля перестелила кровать, еще раз попробовала набрать Макса. Аппарат абонента выключен… Будь он неладен.

Ничего, ей не впервой ночевать одной. Как-нибудь…

На свою кровать Юля упала с разбегу, как когда-то давно в далеком детстве. Рухнула на спину, уткнулась затылком в подушку и застыла…

В потолке, прямо над кроватью зияла черная дыра. Будто бы кто-то прорубил ее топором. Прорубил небрежно, второпях. И вот она зияла незаживающей раной, словно бы дому сделали трепанацию.

А там, наверху, было так темно, что темноту эту можно было резать ножницами, как черную бархатную бумагу. А там, наверху, кто-то ходил… Поначалу это были тяжелые, шаркающие шаги, потом легкие, почти невесомые. Или это ее собственные? Она старалась красться к двери бесшумно, но все таки… Сначала дверь, потом вниз по лестнице, потом вон из дома и этого поганого города навсегда!

Дверь оказалась заперта… Юля дергала за тяжелую латунную ручку, пинала дверь, выла от ужаса. Силы закончились, когда кулаки были разбиты в кровь, а ногти обломаны. Им на смену пришла обреченность и апатия. Наверное, снова сработали предохранители. Или просто пришло время взглянуть в глаза своей болезни. В черные страшные глаза, такие же, как на маминых картинах.

Она взглянула. Подняла лицо к черному пролому в потолке.

Рыжий лист медленно планировал в застывшем воздухе, а на кровати, той самой, на которой Юля собиралась провести ночь, уже лежала целая куча прелых листьев. Словно бы кто-то прихватил их из оврага, а сейчас швырял горстями вниз. Кто швырял? А что, если все это и игры с электричеством, и запертая дверь, и листья – чей-то злой розыгрыш?! Что, если она не одна в этом доме? Может так статься, что кто-то – какая-то бездушная сволочь! – затаился на чердаке и сейчас следит за ней из темноты, насмехается?!

– Всё! Я вас раскусила! – Она очень старалась, чтобы голос не дрожал. Бездушная сволочь всяко лучше шизофрении и галлюцинаций. Со сволочью она как-нибудь разберется. – Это не смешно! Слышите вы там?!

Или это Макс, ее чокнутый дядюшка? Может ли и у него быть отягощенная наследственность?

– Макс?! Макс, это ты? Ну, выходи уже! Хватит! – А голос все-таки сорвался. И не на крик, а на истеричный визг. – Покажись!!!

Показалось…

Она не сразу поняла, что это такое. Или поняла, но просто не поверила своим глазам?

Крыло из проволоки… Каждое перышко – как произведение искусства… Сначала одно крыло, потом другое… А потом в края пролома вцепились девичьи руки. Серая кожа, тонкие пальцы с покрытыми розовым лаком ногтями, кожаные фенечки, слишком свободные для этого тонкого, почти детского запястья. Заскрежетало… Неживым по неживому. Ногтями по дереву… И по Юлиным нервам. И по барабанным перепонкам…

Зажмуриться, ничего не видеть, ничего не слышать! Розыгрыш! И там – в овраге! И тут – в доме!

– Не прячься… – Шепот-шорох, как мертвые листья. – Открой глаза и посмотри… – И дзинь-дзинь одним проволочным перышком о другое. Неживым по неживому… И легкие шаги. Теперь уже не над головой, а совсем близко. – Вот какими бывают ангелы. Посмотри!!! – И крик такой, что хочется умереть. Или открыть глаза и посмотреть…

– …Не готова она еще. Уйди. Сгинь, пока клюкой не огрела! – А это уже другой голос – злой и дребезжащий. И шаги тяжелые, шаркающие. – Вот ты, значит, какая, младшенькая. – А по босым ногам – стылая поземка, и на ресницах иней. – Эх, родилась бы ты пораньше, не пришлось бы мне такие муки терпеть. И сейчас не пришлось бы возвращаться. Думаешь, охота мне все это вспоминать? Вторым разом переживать, думаешь, охота?

И ей неохота. Ей бы забиться куда-нибудь. Ей бы до утра только дожить, а там уж все… никто ее в этом клятом доме не удержит.

– Доживешь. Если меня слушаться станешь, еще и внуков понянчишь. Давай-ка, открывай глаза, младшенькая! Времени у меня чуть, а сделать нам с тобой еще много чего надо! Не боись. Тебе меня бояться не надо. Другие меня пусть боятся.

…А она не готова! Ни глаза открыть, ни поверить в происходящее! Ни к чему она не готова. Ей бы умереть от страха. Или вот… завизжать.

И она завизжала! Громко и отчаянно, до хрипоты в рвущихся от напряжения голосовых связках. И уши зажала ладонями, чтобы самой ничего не слышать. Она визжала, а мир вокруг менялся, убирал опоры и стены, рушился и тянул ее за собой в образовавшийся за спиной пролом. Больно. Снова больно спине и затылку. И гулко в голове, и пусто. А мир опять изменился, сжалился. Мир пытался поставить ее на ноги и зачем-то бил по щекам…

– …Малая! Эй, малая! Да что с тобой такое?! – Мир разговаривал с ней голосом Макса, злым, несчастным и утратившим надежду. – Открой глаза, малая!

Который раз за этот страшный день ей велят открыть глаза? И трясут за плечи. И бьют по лицу.

– Малая!!! Приди в себя!

Пришла. И даже глаза открыла.

Он стоял перед ней на коленях в проеме распахнутой настежь двери. На него было больно смотреть, но лучше уж на него, чем на тех… других.

– Ты вернулся. – Она попыталась сесть, а Макс даже не шелохнулся, чтобы ей помочь. Вместо этого он сел рядом, прямо на пороге ее комнаты.

– Ты чего орала? – спросил голосом смертельно уставшего человека.

– А ты чего не брал трубку? – хотелось крикнуть, но не вышло, голосовые связки больше ее не слушались.

– Телефон разрядился. – Макс привалился спиной к дверному косяку, сжал виски руками. – А я не заметил. Мне не до того было, малая. Понимаешь?